100 метров гордости

Обычно я путешествую очень налегке. В крохотный рюкзак помещается камера, съемные ее части, зарядки, несколько комплектов белья и мыльно-рыльное, больше мне в дороге не надо. Зная об этой моей особенности, сын заметно нервничает при виде внушительного чемодана, в котором исчезает шмотка за шмоткой. Еще больше его смущает само содержимое: легкие платьюшки, какие-то шелка, кружева, стразы, невесть откуда взявшиеся перчатки до локтя и фата, в которой я выходила замуж за его папу.
– Маааа! А ты, боюсь спросить, куда?
– В Запорожье, я же говорила.
– Ты говорила что на один день и переночуешь у Леночки, а шмоток набрала – месяц на самбадроме в Рио плясать.
– Аааа, это я другу подарки везу, помнишь, я рассказывала? Сфоткай меня в этом платье, нужно спросить будет он такое носить или нет.
– Я думаю, не будет. Он стильный очень, а это не платье, это черте что.

В свои 15 ребенок прекрасно знает, что такое сексуальная ориентация, гендерная идентичность и что существуют люди, которые отличаются от статистического большинства. И мама с ними дружит.
– А чего снова ты туда? Взял бы и сам за подарками приехал, погостил у нас?
– Я ж не просто подарки отдать, там акция еще будет, 100 метров гордости.
– А, так ты на работу? Снимать будешь?
– Не-а, участвовать.

“Я уже почти забыла как мой ребенок боится. Боится за меня. Он боялся зимой 2013-2014, когда мама уезжала на недели в пылающий Киев и с собой, естественно, не брала. Он боялся, когда я пыталась улизнуть из дома на рассвете и тянула за собой броник и каску, которыми обязательно что-то сшибала в темном коридоре и грохотала на весь дом. Он перестал заказывать сувениры из других городов, только просил вернуться живой. Я всегда возвращалась, он успокоился и в дом опять потянулись вереницы магнитиков на холодильник и прочих безделушек. Снова видеть в его глазах страх перед поездкой всего лишь в Запорожье было, как минимум, странно.”

– Ма, ну подумай, нападут малолетки такие как я, ты ж им не наваляешь, они же дети еще, а вот они тебе – вполне. Это в Днепре ты звезда и тебя никто не тронет, а там кто разбираться будет?
Полчаса мы переливали из пустого в порожнее, не убедил, расстроился, ушел не любить “этих всех геев, из-за которых тебе могут башку проломить”.

На самом деле я собиралась в полной уверенности, что все будет хорошо. У организаторов подобных акций обычно пунктик на безопасности, все продумывается до мелочей, перепроверяется, инструктаж у участников – как перед маршброском в тылы врага. Охранять Фестиваль Равенства в Днепре в 2016 году даже фирму специальную нанимали в довесок к полиции, сейф Форта Нокс а не мероприятие! Я тогда не снимала его, а вела одну из панелей и безопасность – это было важно. Журналисты привыкли вроде как быть на мероприятии – и в то же время не быть. Вот объектив, вот удостоверение, вы там, я здесь, а если придут бить – это вот туда, пожалуйста, нас нельзя, статья 171 Уголовного кодекса. А мы как раз быстренько сюжет подснимем, в вечернем выпуске можно будет посмотреть и на нашем Ютюб канале. Подписывайтесь, ставьте лайк. Камера и журналистское удостоверение перекочевали из сумки в стол. Режим “понарошку” отключен, участвовать так участвовать.

Машина мчится по центральному проспекту Запорожья, я не перестаю нахваливать город, таксист не перестает удивляться.
– Да что тут может нравиться??? – восклицает он и мне хочется спросить, нет ли у него брата в Москве, но сдерживаюсь.
– Архитектура, речка, рестораны, недостроенный ваш мост. Но главное – люди. Люди тут есть такие, что и в Челябинск с ними влюбишься!
– Тьфу. Люди как люди, как везде.
– Таких чудесных геев нигде нету, честно-честно! – и выпархиваю из такси, оставляя водителя наедине с этой репликой. Сам напросился.

Офис организации, которая занимается поддержкой ЛГБТ молодежи, находится вроде и недалеко от центра, но в таких дебрях, что набрести на него можно только по чистой случайности. Вывески нет, кнопка звонка не подписана. Зато внутри – вентилятор или обогреватель в зависимости от погоды, печеньки и вкуснейший кофе. И друзья. С ними делишься, за них радуешься, они делятся и радуются. Учебы, работы, проекты, личное. Встретил любовь? Ну наконец-то! Развелась? Да ладно! Если позволяет время и обстановка – можно копать очень глубоко, в такие пласты информации, до которых по-другому не добраться. Почему геи так жестоки друг с другом после разрыва? Почему женщины продолжают жить с мудаками выяснив, что он мудак? А как прячут член в женских трусиках так что и не видно, и ходить можно? Почему женщины требуют у своих детей внуков? Эти диалоги похожи на общение дружественно настроенных инопланетных цивилизаций – все непонятно, все интересно, все надо знать. Но это если время и обстановка, у нас же ни того, ни другого.

После коллективных обнимашек волнение берет свое и народ разбредается по пуфикам – настороженно уткнуться в телефон и занять руки привычным. Многочасовое нервное ожидание акции утомляет, некоторые гости добирались всю ночь и сейчас отчаянно хотят спать. Лежбище приходит в движение только с появлением в дверях нового человека. Новости, подколки, бесконечная беготня на перекуры и за водичкой в ближайший магазин… Но скоро курить запрещают. Не потому что вредно, а потому что небезопасно. Шумные компании, яркие люди, непривычные разговоры – это все равно что вывеска “бейте меня”. Желающих, к сожалению, хоть пруд пруди.

Перед выходом – финальный инструктаж. Гиперопечные орги нервничают и повторяют все по нескольку раз.

Автобусы ждут за углом, описание, номера, не перепутайте
Толпой не выходить, разделяться на группы максимум по трое.
Желательно чтобы в группе был взрослый (основная масса участников не дотягивает и до 20-ти).
Водители не знают кого и куда везут, в автобусе про акцию не разговаривать, не шуметь, не эмоционировать.
Слушать команды оргов и волонтеров, за периметр не выходить, не отставать, не отходить от группы.
По окончанию загрузиться в свой же автобус.
Беречь глаза и голову, в дискуссии не вступать.

В автобусе я оказываюсь на переднем сиденьи с той самой подругой Леночкой, тоже гетеросексуалкой “родительского” возраста. Она то ли спокойна, то ли храбрится, без умолку рассказывает, почему для нее эта акция важна и всем нужна, хотя я и так все понимаю. В автобус заходит седоватый худой мужчина, дергает меня за рукав рубашки, тычет пальцем в орнамент, потом в свой галстук – тоже с вышивкой. Как выяснилось позже, галстук был подарен в консульстве, а мужчина – зам Генерального консула ФРГ Петер Шмаль. В общем, компания довольно пестрая, едем не скучно, но непонятно куда. Место проведения трижды менялось и окончательная локация держалась в тайне до последнего ото всех. Мямлили, переводили разговор, не врали, но и на вопрос не отвечали. Когда речь о безопасности – доверять нельзя никому. Пусть обижаются, но будут целы.

Понять, что мы приехали на МЕСТО можно было издалека. Площадь перед научной библиотекой оцеплена. Вся. Полицейские и нацгвардейцы плечом к плечу, местами в несколько слоев, мышь не просочится, муха не пролетит. Камень или пузырек зеленки, правда, не муха, он пролетит, но 400 человек охраны – это очень солидно. Нас 40 всего, по 10 на лицо, получается. Хех, у президента и то меньше! Конечно, участники такого аншлага не ожидали, сюрприз на славу удался. Лично для меня – радостный. Я-то режим “понарошку” отключила, за корочкой не спрячусь, но и суицидничать не готова, мне домой, у меня сын. Очень хотелось привезти себя ему целой, а такое количество охраны увеличивало шансы практически до 100%. А вот Леночку мою накрыло знатно. Мирные собрания, верховенство права, толерантность, закон, все дела… Конечно понятно, что свободному человеку в свободной стране странно, дико и неприятно ходить строем под конвоем, а уж тем более на акции, которая называется “100 метров гордости”, но что поделаешь. Между рукопашным боем с травматизацией во имя прав ЛГБТ и аккуратным, но уверенным стоянием как детки в клетке я выберу последнее. И мысль донесем, и целые будем. Я сыну обещала.


Из автобуса нас выгружали быстро, скомкано и суетливо. Несмотря на попытки затеряться в толпе, я как-то очутилась в первом ряду и меня тут же назначили левым флангом колонны. Видимо, затеряться пытались все и я оказалась самой неповоротливой. Участвовать так участвовать… Рядом со мной Леночка, Анжела (гетеросексуальная мама мальчишки-гея) и хлопец, которого я вижу впервые. Нам вручили баннер “#ВпередДоРівності” и проинструктировали куда и как шагать. Предводители, бляха…

“Приехала одна поддержать друзей, ага.
В толпе постоять, для количества.
Как же я в это все влипаю? Талант…
Вот бы мелкий ругался.
И будет ругаться, конечно.
Камер видимо-невидимо, во всех новостях свою гетеросексуальную морду предводительницы ЛГБТ марша засвечу.
Хорошо, что полиции много.
Нам бы первым головы отбили, невзирая на ориентацию и заслуги перед Родиной.
Хорошо что сорочку запасную взяла. Если будут обливать зеленкой – есть во что переодеться.
Что ж глаза-то так потом заливает? Жарко? Страшно?
Скорей бы уже все началось и закончилось.  
Хотела геройствовать – пажалста. И не скули”

 

Организаторы дали команду и колонна двинулась по площади. Были какие-то кричалки, что-то говорили в мегафон организаторы, участники и тот самый замгенконсул. Кажется, немец даже на украинском речь толкнул, кажется, неплохую даже. Фотографы и операторы постоянно семафорили “улыбнись!” и я, конечно, пыталась что-то там на лице изобразить похожее и даже получалось иногда. Потом мы сворачивали баннер с тем самым другом, которому я везла платья, толкались перед автобусом и я отчаянно пыталась выкопать из памяти момент, когда я чувствовала себя точно так же как на этой чертовой площади. Déjà vu тут не при чем, со мной это уже точно было, но когда, где…

“Середина августа 2016 года, я в Торецке, который только-только перестал быть Дзержинском и учится жить не в орбите Горловки потому что Горловки у нас больше нет. Город, освобожденный летом 2014-го, потихоньку зализывает раны. Из окон исчезли фанерные листы, от скотча, когда-то наклеенного крест-накрест, остались противные липкие следы. Проще окно разбить чем их отмыть. Работают детские кружки и магазины, даже есть подобие ресторанчика с довольно приличной пиццей. Город захлебывается переселенцами, стать им новым кровом и домом хоть кое-как, но получается. А в самом центре города как памятник тому лету чернеет сожженными окнами здание мэрии. В нем 20 июля 2014 года держала оборону группа украинских военных, террористы настойчиво пытались их выбить, обстреливали здание из танковых пушек, РПГ, “Шмелей”. После попадания из реактивного огнемета мэрия загорелась, однако захватить ее не удалось. Боевики отступили, в город вошла украинская армия, над зданием подняли сине-желтый флаг.

То ли денег нет, то ли не до того местной власти – но сооружение до сих пор стоит в том виде, в котором его оставила война. Разве что на стенах нижних этажей появляются надписи типа “здесь был Вася” и мочой пахнет все сильнее, а гарью – все меньше.

Экскурсия для гостей города, поднимаемся на верхние этажи. Лестничные пролеты выжили и выглядят довольно крепкими, а вот внутренних стен местами нет вообще. Сопровождающий бубнит про героическую оборону, под ногами хрустят обломки стен вперемешку с не пойми чем, а я пробираюсь к окну верхнего этажа – сфоткать панораму города какой ее видели воины-освободители Торецка. С рамкой разбитого оконного проема, конечно же, следами от пуль. Это ж исторические фото будут, тут никто ничего не тро…
– Скажите, пожалуйста, а это здание точно разминировано?
– Да черт его знает, я не в курсе.
Взлететь, раствориться, не касаться земли. Звуки как сквозь воду, сплошное бу-бу-бу, в теле легкость и покалывание, как будто вот-вот – и взлечу. Хорошо если просто, а не на куски. Хлам под ногами плывет и жжет подошвы, а каждый шаг – малюсенький инфаркт. Еще инфаркт. Еще. И еще. До самого пролета, там целый бетон и я уже вижу, на что наступаю. Какое там фото, в голове бьется единственная мысль – убраться отсюда как можно быстрее и на своих ногах”

На подкашивающихся, но своих ногах я дошла до автобуса, нащупала рядом Леночку, загрузились. О том, куда мы направляемся, водитель узнал одновременно с нами после того, как мы отъехали на приличное расстояние от места проведения акции. Опять же – безопасность. Нас везут на окраину Запорожья, по дороге инструктируют.
Краску с лиц – смыть.
Символику – спрятать.
Желательно переодеться, если есть во что.
Толпой не выходить, только парами. Лучше мальчик-девочка.
Возле автобуса не стоять.
Не бежать. Медленно, но уверенно двигаться в рассыпную.
Вечером не собираться, по городу не тусить.

Автобус останавливается возле сквера, можно выходить. Ощущение как будто нас в полной выкладке закинули в тылы врага и приказали притвориться гимназистками. И сквер еще этот – так себе место для пряток, если честно. Людей практически нет, редкие компании распивают алкоголь на лавочках, только мы как Штирлицы крадемся меж деревьев. Ноги дрожат, хорошо в тенечке можно сесть перекурить, даром что бросаю. Наблюдаем как разбредаются наши, выдыхаем, дымим. Все хорошо, никаких “хвостов”, никаких стычек. Можно пробовать отсюда выбираться.

“Почему таксист отменил заказ?
Вот эта парочка лысых да спортивных – по нашу душу или мимо?
Подростки под магазином. Курят, шепчутся, зыркают. На нас? Про нас?
Где ж эта чертова машина?
Хочу прямо сейчас здесь не быть, быть не здесь. Вот бы телепорт…
Задачка как на тренингах ваших, с миллионом ответов и всеми неправильными” 

Квакает чат в Телеграмме: “Когда будете в безопасности пришлите сюда +”. Ага, в безопасности… Тут люди ходят и таксист не едет, и паранойя накрывает с такой силой, что хочется забиться в подвальное окно к котам и не выходить оттуда пару дней.

Наконец-то машина приехала, едем ужинать. На одном из перекрестков столпотворение подростков в масках, рядом две патрульные машины. Проносимся мимо них, пялимся во все глаза, считаем особей, громко спорим. Громко, нарочито весело и даже чуть-чуть вызывающе. Слушай, таксист, чего мы сегодня пережили! А у сопляков у этих второй раз из-под носа уходим, и не боимся мы их, видишь, таксист, не вжимаемся в сиденье, не ныряем на пол, нам не страшно. Может еще раз проехать, внимательнее рассмотреть? А даже если заметят – не догонят. Сопляки потому что не страшные. Куда родители только смотрят? А откуда им нахвататься как не от родителей? Преемственность поколений, традиционные ценности, бей того, кто не похож, просто потому что можешь. Где-то я это уже видела. Не страшно, говорите, смелые? Ну-ну…

Из общего чата выясняется, что движняк тот был таки по наши души. На площади, где изначально планировалась акция, девчонок (или мальчишек?) каких-то зеленкой облили. Приняли за сочувствующих, хотя ни символики, ни транспарантов – просто под руку попались, злость на ком-то сорвать надо было. А нас они так и не нашли. Нас. Не. Нашли. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Колобкам пока сильно везет.

Из ресторанчика с прекрасным выбором пива звоню домой сыну и стучу в общий чат: “++, мы с Леночкой в безопасности”. Технически это действительно так, но…

“Зашли два парня. Почему они так внимательно смотрят?
Пара мимо окна прошла, задержали взгляд. Отражением любовались? Или узнали?
Футболку мою уже во всех новостях показали. Может, переодеться в туалете? Мятое все, конечно, а вдруг еще больше внимания привлечет? 
Парни через дорогу идут – это не из той толпы случайно? Отвернись, не таращись на них так.
Я не против что твой муж к нам присоединится. Наоборот, я капец как рада, он сейчас тут очень нужен.
Господи, что я несу, очень нужен чтобы что? От разъяренной толпы отбивать? Так нет ее. Просто спокойней с мужиком, да? Феминизм и все дела…
Не забывай дышать, не суетись, стреляй на выдохе. Черт, это еще откуда?
Давайте пойдем домой, тут как-то неуютно”

До того, как щелкнул замок на входной двери в леночкиной квартире, две взрослые состоявшиеся женщины с кучей высших образований и заслуг перед отечеством чувствовали себя как затравленные лисы, уходящие от погони. Весь вечер мы пили белое сухое и читали новости про марш, а на следующий день вернулись в свои привычные жизни, где, конечно, можно встретить пьяную гопоту в переулке, но это случай, судьба, не повезло. Жизнь наша, в общем и целом, – безопасна. И дом наш крепость, и на улицу без страха, и в общественных местах комфортно, и с партнером вместе хорошо. Нас не гонят, не травят, не преследуют, не призывают лечить, уничтожать, отселять, не бьют при встрече и не поджигают дом. Хорошо.

Мне – хорошо. А другу моему? У него такая же безопасная жизнь? У тоненького, почти прозрачного мальчика с невероятно экспрессивной жестикуляцией и татуировкой розы на шее – у него есть безопасные места? Дома у себя, дома у друзей, в офисе GenderZ? И это еще если повезло и родители принимают, может быть гораздо меньше. Ноль. У паренька, которого детеныш считает слишком стильным для моего платья, вообще есть шанс его надеть и не быть забитым насмерть? Он на какой-то конкурс собрался в столицу, пошил костюмы, побрил ноги. Что будет, если отросшие пеньки заметит подросток из той толпы, что нас искала? А если этот эмоциональный и немного театральный балбес в порыве нежности падет в объятия партнера, да на улице, да при толпе (а он могет)? На быстром наборе там должна быть не мама и не бабушка, а 102, 103 и офис уполномоченного по правам человека.  

А, собственно, чего и почему?
Чем он так невероятно отличается от меня, что мне это положено, а ему – нет? Им всем – нет?
Геи, лесбиянки и трансгендерные люди не насилуют детей. Ну или во всяком случае не больше, чем гетеросексуалы. Они не развращают мальчиков и девочек, не бросаются на всех без разбора с грязными домогательствами, не мечтают заняться сексом со всем, что шевелится. Какие там еще стереотипы, ну?
Они хотят жить как им хочется с теми, с кем им хочется. Носить что нравится, выглядеть согласно своим представлениям о красоте. Дружить, любить, быть в обществе и не бояться. ВСЕ!
Абсолютно универсальные желания для всех людей, только одним так можно, а другим – нет. Другим нужно прятаться, мимикрировать, молчать. Потому что так сказало большинство. Свобода, счастье – не для них.

Почему? Да кто бы знал… Я думаю, из-за страха. Все непонятное пугает, все, что пугает – злит и должно быть уничтожено.
Или понято.

Я взяла его обувь чтоб пройти по его пути, попробовала слезы, почувствовала боль. Я наткнулась на камни, о которые он спотыкался. Пусть это было всего сто метров, но мне хватило с головой.

– Ну что, как съездила, как там твой друг?
– Прекрасно. Горжусь им. Очень им горжусь.

Вместо послесловия.
Прайд переводится с английского как “гордость”. Гей-прайд (англ. Gay pride – букв. Гордость геев) – это демонстрация солидарности с представителями ЛГБТ-сообщества, объединенных чувством собственного достоинства. Проводят прайд для того, чтобы показать, что в обществе существуют ЛГБТ-люди, которые хотят иметь равные права со всеми остальными гражданами.
История прайда началась в США в шестидесятых годах прошлого столетия. В то время отношение общества и государства к представителям ЛГБТ было в основном негативным. Если кого-то изобличали в гомосексуальных отношениях, то привлекали к ответственности по закону: человека подвергали лоботомии, кастрации или отправляли на 20 лет в тюрьму. Полиция также организовывала рейды, чтобы выявить “правонарушителей”.

В ночь на 28 июня 1968 года в Нью-Йорке в гей-баре “Стоунуолл-инн” – теперь национальный памятник США – состоялся один из таких рейдов. Под видом проверки лицензии на продажу алкоголя силовики зашли в бар и начали задерживать геев, лесбиянок и трансгендеров. В ответ посетители бара начали схватку с полицейскими, которая переросла в массовые беспорядки.

В годовщину этих событий в городе прошел первый прайд, на который вышли ЛГБТ-люди, несогласные с действиями полицейских. Тогда марш оказался вдвое короче запланированного по времени из-за протестных выступлений со стороны некоторых горожан. Нью-йоркские парады в память о Стоунуоллском восстании 28 июня 1969 года за последние четыре десятилетия распространились на весь мир и превратились в длящееся целый месяц празднование признания общин ЛГБТИ.
Последняя неделя месяца гордости, как правило, самая насыщенная. Проводится множество ивентов фестивального типа (выставок, кинопоказов и т.п.), публичных дискуссий по ЛГБТ-проблематике, других коллективных мероприятий, направленных на подчеркивание социальной значимости проблем ЛГБТ и их видимости. Заканчивается месяц гордости масштабным правозащитным маршем. Вопреки распространенному мифу, на марш приходят не только геи, лесбиянки и прочие буквы аббревиатуры. Присутствие гетеросексуальных людей на мероприятии – это демонстрация солидарности с представителями ЛГБТ-сообщества, признание равенства прав для всех людей и осуждение дискриминации.
В этом году Марш Равенства пройдет 23-го июня в Киеве. Желающим “пройтись в чужих ботинках” не на такую мощную дистанцию рекомендуем лайт-версию – мероприятия в рамках Прайда. Они бесплатны, открыты для всех, познавательны и совершенно ни к чему не обязывают. Сходите, а вдруг в вашем окружении добавится людей, которыми вы гордитесь.

Сто метров прошла Давыдова Марина
Для Dnepr.com